Я родилась в 1932 году в деревне Ручьи, по-фински Оянкюля (Ojankylä). Сейчас это окраина города Сосновый Бор. В нашей деревне жили только финские семьи. Вся деревня работала в рыболовецком колхозе “Труд”. Отец, Захар Андреевич, был капитаном рыболовецкого судна. В 1937 году по ложному доносу его арестовали. Писем мы от него не получали, о его судьбе ничего не было известно. В 1960-х годах я написала запрос в “Большой дом” на Литейном. Мне ответили, что наш отец скончался в 1943 году. В бумаге в пунктах «Причина смерти» и «Место смерти» – прочерки.
В 1941 году мама, Елена Пантелеевна, собрала хороший урожай. В яме была картошка, в погребе – варенье, бочка квашеной капусты, грибы. О начале войны мы узнали по радио. В сентябре 1941 года я пошла во второй класс. 9-го сентября нас принимали в пионеры. Галстук надо было покупать самим. У других они были шелковые, покупные, а у меня из старой ткани. Когда нас принимали в пионеры, стреляла дальнобойная артиллерия.
Наша деревня оказалась в блокаде Ораниенбаумского плацдарма. К нам пришли солдаты:
– Помогите раненым.
Мама отдавала все. У нас была корова, две козы, 5 овец, куры. Все съели раненые. У нас осталась только коза. Мы ее прятали. Не помню, чтобы она давала молоко.
Когда начались бои на р. Воронке, оттуда везли многочисленных раненых. Вся застава была переполнена. До декабря мы посещали школу. Занятий не было, но мы ходили, потому что нам давали горячие супы. Когда начиналась воздушная тревога, прятались в блиндаж рядом. Школу закрыли в декабре, и в ней открылся госпиталь. Супы нам уже не давали, не хватало раненым. Их были тысячи, умерших не успевали хоронить, закапывали в снегу.
Мама работала на ловле рыбы. В начале войны еще были живы колхозные лошади, ездили на них. Когда установился лед, то лошади возили рыбу на санях. В море ходили по пропускам, на берегу стоял пост охраны. Мама оставляла пропуск и уходила в море, а возвращаясь, забирала его. Рыбу ловили сетями. Мама приносила рыбу, а у дома ждали два солдата. Все сдавали раненым. Нам оставляли только 5 рыбин.
Немец все время обстреливал и сбрасывал листовки на русском языке.
– Не ловите Красной армии рыбу. Мы вас всех перестреляем.
Однажды мама не пришла. Все рыбаки уже забрали свои пропуска. В этот день немец перестрелял всех лошадей. Подлетел низко на самолете и расстрелял из автомата. Мать спряталась в льдину, когда вылезла, все вокруг было в дырках от пуль. У мамы с ее братом дядей Ваней была одна лошадь на двоих. Немцы застрелили лошадь, а дядю Ваню ранило в руки и ноги. Мама не могла оставить ни дядю Ваню, ни рыбу. Ее ждали раненые. Мама повезла на себе свои сани с рыбой, дяди Вани с рыбой, и самого дядю Ваню. Наступила ночь, и они заблудились.
Мы пришли на пост, нет ни маминого пропуска и ни дяди Вани. Мы подумали, что маму убили, ведь немцы обещали это сделать в своих листовках. Солдаты начали нас утешать.
– Мы уже послали на поиски вашей мамы. Может быть, они просто заблудились.
Мы сидели всю ночь в будке.
Прибегает солдат.
– Мы нашли маму и дядю.
Дядю Ваню сразу отвезли в госпиталь, а маму – домой.
У нас были карточки. Мы по ним получали 125 грамм хлеба. Двоюродная сестра Эмилия с подругой ездили на санках за 15 км в Шепелево получать хлеб на всю деревню. За эту работу они получали крошки.
28 марта поступил приказ всем собираться. Солдаты сказали, что скоро здесь пройдут бои, нас эвакуируют временно, и скоро мы вернемся. Разрешалось брать с собой не более 16 кг. На сборы давали 4 часа. Мама сидела и плакала. Пришли два солдата, переписали все вещи. Мы с сестрой Лилей были дома вдвоем. Солдаты спросили:
– Дети, а скот у вас есть?
У нас осталась коза Галя, но мы поняли, что он спрашивает про кота. Нашего кота переехала санитарная машина, мы так и ответили. О том, что у нас была коза Галя, мы не сказали.
Мама в это время была у бабушки. Когда она вернулась, то спросила:
– А Галю не записали?
– А про Галю не спрашивали.
Перед эвакуацией Галю зарезали. Ее сварили в чугуне с капустными листами. Мясо взяли в дорогу в подойнике. Все добро отставили дома. Взяли только из комода венчальное платье мамы, костюм отца, подзорную трубу, конспекты отца, самовар, чтобы в лесу варить чай. А наш комод я потом нашла в одном из домов наших соседей “новых русских”. Его хотели выбросить, а я забрала его себе. У тети Матильды была мать, уже 7 лет парализованная. Все очень просили ее оставить, чтобы не мучить. Но солдаты погрузили и ее.
Нас привезли в город Ломоносов, оттуда по льду Финского залива в Лисий нос. По льду Ладоги добрались до того берега. Лед трескался, клали доски. В машину перед нами попал снаряд. Шофер успел выскочить, а машина ушла под лед. С нами ехали ленинградцы, они были еще голоднее нас. На них было страшно смотреть. Ленинградцы умирали каждый день. На больших станциях покойников выкидывали с вагонов, как бревна.
Всю дорогу мы были под конвоем, нас проверяли по спискам. Старшего брата Колю в 1941 году взяли на фронт. Он заболел, попал в госпиталь в Вологде, написал нам письмо. Мы проезжали Вологду, мама знала адрес госпиталя и попросила начальника эшелона отпустить ее повидаться с сыном. Но он не пустил. После госпиталя Колю забрали в трудовую армию в Кемеровскую область, и он пробыл там до 1946 года.
Около Урала нас начали кормить лучше, начали выдавать супы, а у нас не было ни ложек, ни тарелок. Мама наливала суп в подойник, и мы пили по очереди.
Начиная с Омска начали отцеплять вагоны. Наш вагон оставили в Хакасии, в Красноярском крае. Был уже июнь, стояла жара. Когда мы вышли их вагона, нас окружила милиция. Мама стала работать в колхозе. В деревне нас называли ленинградцами.
В 1944-1945 годах был голод. Все продукты отдавали на нужды армии. Мы ходили собирать колоски по полям, а председатель отлупил нас:
– Воруете у Красной армии!
“Богатство”, которое мама взяла в эвакуацию, пришлось продать, чтобы купить еды. Мама ловила рыбу, зимой ездила на работу на санях, запрягала двух собак, Пальму и ее сына Мельтона.
Дома мы говорили на финском языке. Костя, средний брат, стеснялся или боялся говорить на родном языке. Мама ему говорила:
– Не будешь говорить по-фински, не дам тебе есть!
Со стороны русских никакой неприязни к нам не было.
В день Победы мама не вышла работать и удивлялась, что соседи в такой день работают.
В 1945 году, после окончания войны, эвакуированным ленинградцам дали эшелон, чтобы вернуться домой. Мама тоже хотела ехать с ними, пошла записываться, а ей не разрешили. У нее в паспорте была 58-я статья. Ей нельзя было выезжать из колхоза даже на рынок без разрешения.
Мама не могла с этим смириться. В 1946 году она собрала денег на дорогу. Жители деревни добавили, в Сибири народ добрый. Собак мама продала, хотя ей было очень жалко расставаться с ними. Мельтон сорвался с цепи, бежал с цепью за нами 15 км до вокзала.
Денег на билеты хватило только до Новосибирска. Мы доехали до узловой станции Тайга, надо компостировать билеты дальше. Все поезда идут на восток, на запад поезда не было. Мы жили на вокзале. Начальник станции говорит матери:
– Идет эшелон 500, попробуйте туда попасть.
Нас взяли. В вагоне мама познакомилась с дядей Васей. Он начал ее уговаривать поехать с ним:
– Лена, тебя не пустят на родину. Поехали с нами в Астрахань. Я рыбак, ты рыбачка, будем вместе рыбу ловить.
Но мама очень хотела на родину. Дядя Вася помог взять билеты, выхлопотал нам рейсовые карточки. Мы доехали до Москвы, а в Ленинград нам билеты не дают.
– Дайте вызов или пропуск.
Мы поехали через станцию Котлы, а оттуда до станции Калище. Пошли пешком домой в родную деревню. Мама постучалась в свой дом. Открыла незнакомая женщина:
– Кто вы такие?
Мама вошла.
– Я хозяйка этого дома.
– Нет, я здесь хозяйка! – ответила эта женщина.
Мама так поддала ей, что женщина летела до другого конца дома. Мама положила нас на печку.
В 2 часа ночи пришел начальник заставы:
– Какое право вы имели приезжать в погранзону?
– Мы на родину вернулись!
– Вы не имеете права находиться здесь без пропуска. Даю вам 24 часа, чтобы покинуть погранзону.
– Я никуда не поеду, у меня ребенок больной.
Я тогда болела желтухой. Начальник разрешил нам остаться, пока я болею. Мама написала двоюродному брату дяде Саше. Он ей ответил: «Не мори детей голодом, приезжай к нам в Эстонию». К нему ехали все финны с нашей станции, спали в его доме прямо на полу. Он всех устраивал. Нас устроили к хозяину. Мама и старший брат работали на пашне, я начала ходить в пастухах. В 1949 году приехали вербовщики, звали ехать работать в Карелию. Вербовали только финнов. Многие остались в Петрозаводске, Медвежьегорске. Мы доехали до Кочкомы, оттуда нас привезли на остров Тикша. До нас был здесь лагерь, только успели убрать колючую проволоку. Я начала работать сучкорубом. В 1951 тетя позвала меня с двоюродной сестрой Любой (Лемпи) работать на фарфоровом заводе в Новгородской области. Мама осталась в Карелии. Она продолжала тосковать по родине. Когда она узнала, что началось строительство атомной электростанции в Сосновом Бору, она потребовала:
– Вези меня на родину умирать.
Мы вернулись в 1969 году, через год мама умерла. Но она была очень счастлива весь тот год. Я устроилась маляром на строительство атомной станции. Когда в 1990-х годах многие российские финны уехали в Финляндию, у меня и мыслей таких не было. Уехать из родной деревни – это значит предать родную мать.
Воспоминания записала Янина Эмилия Ильяйнен (ноябрь 2014, сентябрь 2015)
Интервью по-фински | Suomeksi: http://iljainen.radioviola.net/berta-saksa
